Другая река - Страница 79

– О чем вы?

– Все слухи о том, какой я могущественный колдун, которым нет числа, только лишь слухи. Я очень посредственный маг, и оттого моя жажда Силы больше, чем у других волшебников, кого боги одарили щедрее. Так вот, о чем я… я понял, что мои чувства к вам…

На языке зудело «оказались меньше, чем желание быть самим собой», но Мэд, конечно, ничего подобного сказать не мог.

– …Мои чувства к вам никому ничего хорошего не принесут. Я не смею просить вас о любви, потому что знаю одно – магия и любовь не уживаются рядом. Я не причиню вам боль, я только прошу не держать на меня зла… ла-ла-ла… бу-бу-бу…

Остальные слова уже не имели ни малейшего смысла, Мэдов язык говорил сам по себе что-то благородное, что-то уместное моменту, выбирая такие обороты, чтобы женщине было приятно их вспомнить, приятно думать, что она может вызвать столь возвышенные чувства. А сам Мэд просто смотрел на красивую и умную женщину, которая делала вид, что принимает все вышесказанное за чистую монету. Шиллиер если не понимала, то непременно чувствовала, что произошло что-то непоправимое, что они оба утратили что-то, ее губы улыбались, а глаза оставались серьезны и печальны.

– Спасибо, Мэдрран, – просто сказала она. – Я буду помнить.

– Я тоже буду помнить, монна. Прощайте.

Они на целое бесконечное мгновение соприкоснулись губами, почти совсем невинно, в тон моде на несерьезные отношения и несерьезные поцелуи.

Шествие закутанных в черные и алые саваны монахов перегородило всю улицу, застопорив движение по обе стороны площади Дэв. Впереди несли позолоченный Круг Вечной Жизни, более всего напоминавший Мэду шипастое кривоватое колесо. Хор красиво тянул мелодию гимна, шагая враскачку, следуя за своим символом веры. Далее рослые плечистые монахи с хоругвями образовывали почти кавалерийское каре, а следом шествовали в строгом порядке последователи новой веры. Церковники явно приписали всю заслугу в изменении погоды своим молитвам, возложив на свои отнюдь не слабые плечи.

Вдовствующую герцогиню несли в паланкине в одном ряду с иерархом Даэвином. Ее светло-серое с металлическим отблеском платье нехорошо оттеняло густую нездоровую желтизну кожи. Китира морщилась от сдерживаемой боли, но терпела, даже заставляя себя время от времени улыбаться. Герцогиня знала, что жить ей осталось самое большее до осени. Опухоль в животе уже давала о себе знать приступами дурноты и острой боли, становившимися все более частыми и длительными. Она прикусила губу, сдерживая стон, но внезапно боль резко схлынула. Китира вскинула глаза и в толпе увидела того, кого менее всего ожидала и, самое главное, хотела увидеть. Пронизывающе внимательный взгляд старшего сына с жесткого лица незнакомого мужчины, стоявшего среди толпы горожан. Вдовствующая герцогиня сердито моргнула, словно пытаясь отогнать привидевшийся призрак.

Она все видела, все замечала. Черты стали грубее, заострились скулы, глубже запали щеки – почти ничего не осталось от того миловидного мальчика, любимца и первенца. Еще более он стал похож на Гирьена, а еще больше – на проклятую прабабку Арусу, от которой достался ему ненавистный богомерзкий дар колдовства. Ее портрет, столько лет мозоливший глаза Китире, наконец-то удалось вынести в подвал на съедение крысам. Плевать на то, что стоит он бешеных денег. Плевать. Просто не стало сил видеть насмешливую полуулыбку на узких губах родственицы. Словно та торжествовала свою победу. Это сияние в зеленых распутных глазах под длинными ресницами, блеск алмазов сквозь круто изогнутые пепельные локоны, нежнейший румянец на детских пухлых щеках. Неудивительно, что, как говаривали семейные хроники Келланов, прадед Мэдррана пал жертвой чар босоногой безвестной плясуньи. Такая могла стать и королевой. Китира тяжело вздохнула, напоминая самой себе, что Мэдрран тоже мог стать герцогом, если бы не колдовство, мог стать славой Эрмидэев, и чем демоны не шутят… Впрочем, он никем не стал.

Она мысленно видела все так, словно оно случилось вчера, а не столько лет назад…

…Детский смех звенел над садом. Мальчики катались на пони. Мэд и его двоюродный братец Тиджер, как всегда, дразнили малыша Инвара, прячась от него за деревьями. Жаркий летний день неумолимо клонился к закату, и совершенно ничто не предвещало беды, которая уже стучалась в ворота Высокого замка.

Когда Гирьену доложили, что его аудиенции испрашивает маг Тайшейр, тот немного удивился, Китира же отчего-то даже обрадовалась, надеясь развлечься в обществе знаменитого волшебника. А он был невероятно знаменит в те годы, когда по всем островам ходили разговоры о сорванном в Игергарде заговоре и выскочке-графе, поднявшемся из полной безвестности к самому трону. Китире не терпелось услышать эту историю из первых уст.

– Ваша светлость… – сказал Тайшейр, и от звука его голоса стало почему-то холодно, несмотря на зной.

Герцогиня как могла отгоняла от себя дурное предчувствие, приписывая свои ощущения беременности. Он говорил какие-то вежливые, положенные по этикету слова, но Китира, затаив дыхание, ждала, когда же маг скажет самое страшное, самое главное, зачем он, собственно, пришел. Пока наконец он не сказал:

– Я бы хотел встретиться с вашим сыном. С Мэдрраном.

– Нет, – выдохнула женщина. – Я не хочу…

Но волшебник ее не слышал, он внимательно смотрел на лужайку, на мальчиков, на Мэда. И тот словно отозвался на взгляд. Остановился, нахмурился, слез с маленькой лошадки, хотя для того чтоб это произошло, обычно нянькам приходилось выворачиваться наизнанку. Мальчик не сводил глаз с высокого сутулого человека в невзрачной коричневой тунике.