Другая река - Страница 77

Радостно и пронзительно звонили колокола, возвещая о долгожданном дожде, который лил не переставая целый день, смывая в море жару и духоту. Черные свирепые тучи метали в залив гроздья молний; визжали от ужаса и восторга дети, выбегая под тугие струи. Их тут же затаскивали обратно бдительные мамаши, стращая всевозможными карами. Почему после стольких дней мучений нельзя побегать по лужам, Мэду было невдомек. Он с превеликим наслаждением попрыгал бы вместе с ребятней, если бы не рисковал быть ославлен как сумасшедший. От взрослого мужчины ждут вдумчивых и достойных поступков, хотя почему именно, никто никогда не говорил. Оставалось только лежать пузом на широком подоконнике и изнывать от зависти к маленькому сыну гончара, который развлекался измерением глубины луж собственной ногой, а так как дождь не прекращался, то впереди его ждало множество прекрасных открытий.

Когда Мэду надоело глазеть в окно, он отправился в трапезную залу, решив основательно подкрепиться перед свиданием. В свое время кухня в «Алебарде» считалась одной из лучших, здесь подавались самые нежные супы из морских змей, фаршированную рыбу, овощи и фрукты. Змей, похоже, всех повыловили и сожрали, в рыбу недокладывали зелени и пряностей, а на овощи Мэд и вовсе смотреть уже не мог. Он заказал сыр, лепешки, жареную рыбу и кружку вина. Не кассии, простого маргарского, слабенького и больше похожего на забродивший компот. Дождь к середине ночи кончится, и Мэд не собирался напиваться. Он еще успеет сделать это много раз по дороге в Игергард. О нет, точно Малаган еще не решил, как никогда заранее не строил планов, полагаясь на затейливую вязь своей судьбы и помня о том, что чем строже будут намерения, тем сложнее будет воплотить их в жизнь. Можно было вернуться в Маргар или снова испытать судьбу в Дарже… Мэд слишком хорошо знал себя. Когда придет время, он сядет на первый попавшийся корабль, и совершенно не имеет значения, куда именно будет прокладывать путь капитан. Куда-нибудь да приплывут.

За годы странствий у Мэда появилось острое чутье на чужое внимание. Он затылком ощущал тревожные взгляды, устремленные на его спину. И пускай в трапезной помимо Мэда сидело еще с десяток постояльцев, он ощущал себя в центре паутины, сплетенной из глаз, вздохов, тяжелого шарканья кухарки, грохота посуды. Ничего страшного в том не было, но аппетит портился. И когда пожилая подавальщица взметнула перед его носом несвежей салфеткой, терпение Малагана исчерпалось. Он проникновенно заглянул в глаза женщине и поинтересовался причиной столь странного поведения. На всякий случай напомнив, что законы блюдет и на челядь порчи не наводит, как и обещал. Подавальщица печально хлюпнула носом и шепотом поведала, что ее племянница, дочка главной прачки, вот уж сутки не может разродиться первенцем, мучается и, стало быть, совсем может помереть, если благородный господин не попробует помочь роженице. Женщина при этом деликатно именовала Мэда лекарем, только произносила слово с акцентом, как чужестранное. Спрашивать, отчего не пригласили настоящего лекаря, смысла не было, наверняка приглашали, но нынешние врачеватели не торопились опускаться до простого родовспоможения. Все боялись обвинения в колдовстве. Повивальные бабки испокон века обладали зачатками дара. Мэд колебался недолго. Это было сильнее его. Сильнее желания увидеть Шиллиер, сильнее страха попасться в поле зрения церковников, сильнее боязни неудачи, а в этом случае его тут же обвинят во всех грехах. Его сила уже пела в крови, когда Мэд шел следом за провожатой под проливным дождем по узким переулкам. Он будет делать то, для чего создан, и это самое главное, самое важное в жизни.

Молоденькая женщина с потными спутанными волосами, мокрым искаженным мукой лицом лежала на залитой кровью лавке и уже не могла даже кричать. Возле вертелась повитуха, и, как назло, у нее не имелось даже крохотной искорки дара. Просто тетка, не слишком трезвая, недостаточно умелая. Мэд мигом озлился, в шею вытолкал бестолковую тетку, помыл руки в теплой воде, до красноты натерев их кусочком мыла, и присел рядом с роженицей.

– Ничего, маленькая, сейчас я посмотрю, что к чему. Не бойся меня. Я не сделаю больно.

Он положил руки на живот и понял, что почти опоздал. Нерожденный мальчик был уже при смерти. Маленькое сердечко почти не билось и вот-вот могло остановиться. Медлить было нельзя. Мэд сложил пальцы строго определенным образом и, нашептывая на странном языке, стал делать пассы, заставляя матку сокращаться и выталкивать плод. Разумеется, появившись на свет, ребенок не издал не звука. Мэд чувствовал, как трепещет последняя тоненькая, как волосинка, ниточка, связывающая тельце и душу, чей огонек медленно и неуклонно гас. Отправляться в погоню за Грань за душой новорожденного Мэд не мог, для требуемого чародейского обряда у него не было ни времени, ни нужных компонентов. У колдуна был только он сам.

Магия вещь недешевая, и речь идет совсем не о деньгах. За любое деяние полагается расплата, нужно только знать, чем платить, сколько и кому. Кое-кто платит из чужого кармана, чужими жизнями, чужими душами, оттого и слывет колдовство делом нечистым и бесчестным; чьей-то силы хватает с избытком и на себя, и на других; а кто-то может только отдать частичку себя, чтобы отсрочить неизбежное, заставить смерть отступить. Мэд по прозвищу Малаган принадлежал к последним и, кроме собственной души, ничего не имел. Мальчик умирал, его мать беззвучно раскрывала рот, пытаясь спросить, почему тот не кричит, а у Мэда не хватало сил сказать ей правду. А правда состояла не только в том, что ребеночек умрет (сколько малышей так и не делают свой первый вздох), а и в том, что у женщины детей больше не будет. Нет вокруг головы бедняжки невидимых обычным глазом светлячков, которых во время родов видят все обладатели магической силы, – душ ее будущих детей.