Другая река - Страница 66

К оглавлению

66

На заставе его задержали. Слишком велика была очередь въезжающих. Приближалась знаменитая ярмарка Трех Богов, и казалось, что все герцогство двинулось в Ритагон, включая младенцев и столетних старцев. Эльф с высоты своего седла безучастно наблюдал за толпой и терпеливо ждал, когда в ней образуется достаточная брешь, чтоб его Онита могла в нее прошмыгнуть.

– Оп-п-па! Ириен Альс!

Этот голос эльф не спутал бы ни с чьим другим, проживи он хоть тысячу лет. Словно рядом ударил колокол. Даже невозмутимая Онита прижала уши. Ириен заторопился спешиться.

– Анарсон! Анарсон, сын Фольрамина!

Эльф и тангар под изумленные взоры окружающих обнялись, как братья. Долго по тангарскому обычаю хлопали друг друга по спинам, в разговоре бойко переходя с адди на эйлсоон и обратно.

– Куда подевал своих парней?!

– Оставил в Маргаре.

Если Анарсон и удивился, то вида не подал.

– Вот жалость-то. А ты тут какими судьбами? Или уже того… ну, в смысле, опять ноги уносишь? – расспрашивал тангар.

– Ты же вроде не собирался вернуться? – увернулся от неприятного вопроса эльф.

– Ты же знаешь нашу родню. Всю плешь проели. Мол, возвращайся, мол, мать с отцом уже и не надеются на встречу. Стыдили-рядили, пока не плюнул да и не приехал обратно в Ритагон.

– И чем теперь занимаешься?

– Лавку держу, – усмехнулся одними глазами тангар. – Ты не думай, не оружейную. Ты смеяться не удумаешь?

– С чего?

– Книжную лавку. Называется…

– «Разные вещи», – припомнил Ириен. – Так же как в Маргаре. А еще говорят, что эльфы зубами держатся за всякие традиции.

– Иди ты! Тут вам до чистокровных тангаров расти и расти еще, – самодовольно заявил Анарсон, запуская руку в свою роскошную пшеничного цвета бородищу. – Так, может, погодишь уезжать и зайдешь в гости? С женой своей познакомлю, с детьми.

Альс открыл рот, чтоб отказаться, мол, скорее всего, не увидеть ему более Ритагона, но глаза его сами по себе скользнули прямиком к сияющему островерхими башнями замку Асиз. Задержались на нем, словно волосы зацепились за гребень. На вершине самой высокой из башен, в крошечной комнате, венчающей длинную винтовую лестницу, по которой почти никто и никогда не поднимался, на полу лежало маленькое острое веретенце. Эльф улыбнулся.

– Скоро я вернусь, тогда и познакомишь.

– Дело твое, Ирье, – согласился Анарсон.

Они еще потрепались о том о сем, припоминая времена, когда лицо тангара еще не украшала борода, когда он был искателем приключений, горячим тангарским парнем, сведшим дружбу с эльфийским мечником Джиэссэнэ, а уже через него познакомившимся с Альсом.

– Бывай, Ирье, – сказал на прощание тангар. – И смотри, через пару годков жду тебя в гости. Ты обещал.

– Эльфы держат слово.

– Я знаю. Даже такие негодяи, как ты, – расхохотался тот.

Почему Ириен Альс знал, что обязательно снова окажется в Ритагоне? Ну совсем не потому, что был Познавателем, уверяю вас.


В роскошной детской, на драгоценном ковре, маленькая девочка, игравшая в это время с нянькой в куклы, расправила пышное платьишко своей новой подружки, румяной фарфоровой красавицы.

– Ну, лапушка моя, как мы назовем твою доченьку? – ласково спросила старушка. – Смотри, кружевца какие красивые.

– Эли, – сказала малявка, немного покрутив в ручонках игрушку. – Эли-Дель.

Старушка удивилась, но не более того.

Интерлюдия
ПОЛЦАРСТВА ЗА ЛЮБОВЬ…

Мэд, человек. Лето 1693 года

Солнечный луч нехотя соскользнул с подоконника на уголок ковра, спугнутый протяжным звоном колоколов на Золотой звоннице Тартоннэ. Все существование жителей эрмидэйской столицы, от рождения до смерти, было привязано к этим звукам. Колокола возвещали о наступлении рассвета и заката, полудня и полуночи, призывали к молитве, били тревожный набат, когда приближались враги. Колокола были таким же символом Эрмидэйских островов, как и знаменитые гавани, священные рощи тысячелетних нарани и алмазный жезл островных герцогов. Правоверный эрмидэец к третьему звону должен был быть уже полностью одет, побрит и преклонить колени для утренней молитвы, но то правоверный, а не Мэд Малаган, который как ни в чем не бывало валялся в кровати, чуждый положенным угрызениям совести. Он лежал, жмурился от удовольствия: во-первых, вчерашние немалые возлияния никак не сказались на здоровье, а во-вторых, девушка, крепко спавшая рядом, была прекрасна. Имени ее Мэд припомнить не смог, как ни старался, но округлая крепкая попка, которую не прикрывало одеяло, оказалась выше всяких похвал. Мордашка тоже не подкачала. Все-таки не перевелись еще на островах настоящие красотки, не всех барышень попы успели укутать с ног до головы в глухие покрывала и задурить головы уверениями в греховности плотских утех. Во всяком случае, по довольной улыбке, блуждавшей по полным губкам спящей красавицы, видно, что ночные радости пришлись ей по вкусу. Более всего Мэд переживал, что в Тартоннэ ему придется вести монашеский образ жизни, отказывая себе в самом насущном – в дамском обществе. За шестнадцать лет местные нравы могли измениться лишь в сторону торжества добродетели.

Садясь в Инисфаре на купеческую онирему, Мэд собирался сойти в Тиройе, но что-то заставило его подбросить монетку, загадав на невыразительный профиль какого-то из маргарских монархов. Серебро легло на палубу руной вниз, предрешив будущее, а затем благополучно перекочевало в кошелек капитана в оплату за проезд до Тартоннэ. Не то чтобы кто-то сильно стосковался по родине' или, упаси светлые боги, решил вернуться в лоно семьи, нет и еще раз нет, но иногда даже самый здравомыслящий человек совершает безрассудные поступки, а Мэд Малаган никогда не относил себя к таковым.

66